Что сложилось исторически, интереснее ломать

Это всё-таки очень странно: жить на одной планете, верить в одного Спасителя – и в разное время отмечать день Его рождения.

Смышлёный 12-летний зануда, оторвавшись от компьютера, спрашивает:

- Баб! Так когда Он всё-таки родился, твой Иисус Христос?

- Ну, мы считаем, что 7 января. Католики – 25 декабря.

- Меня не интересует, что считаете вы, католики и даже евреи. Я хочу знать простую вещь: когда Он родился.

- Ну, как тебе объяснить…

- Не надо мне никак ничего объяснять. Мне надо просто сообщить, когда у Иисуса Христа день рождения. Вот меня угораздило родиться 8 марта. А Его - когда? Не мог же он родиться два раза!

Час от часу не легче. Сотни больших и тысячи малых частных предприятий на пространстве бывшего СССР ведут дела с Западом. Когда Запад делает передышку на рождественские дни, им, православным (и не очень) на востоке, ничего не остаётся, как делать то же самое: всё равно ни до кого не дозвонишься-не допишешься. Таким образом, не успели московские батюшки оглянуться, как басурманский обычай явочным порядком утвердился на их канонической территории. Кому-кому, а им не надо втолковывать, какими последствиями могут быть чреваты подобные вещи.

И хоть политическое беспокойство тут, как и во дни Филофея, на первом месте, есть простор и для более возвышенной озабоченности. На первый взгляд, ничего страшного: пусть себе радуются Рождеству Христа два раза подряд. Каши маслом не испортишь. С другой стороны, очевидно, что не может душа ликовать два раза одинаково, равнотрепетно, так сказать. Первый раз оно всё же как-то свежее. Что касается второго, то тут у нас вмешивается и такой фактор, как похмелье. Было бы ещё как-то терпимо, если бы первый раз был за нами, а второй – пусть бы уж за ними. А так иногда просто обидно, честное слово, и даже, пожалуй, стыдно за себя, грешного, что Его рождество приходится на твоё похмелье…

Сложилось исторически. Но то, что сложилось исторически, интереснее всего ломать. Разве мы не знаем этого? Ничто не ломается с таким воодушевлением, как незыблемые устои. Должен только настать час, найти стих. Сколько солдат русской армии, действующей на фронтах Первой мировой войны, не явились на церковную службу после того, как вышло разрешение не являться? Девять из десяти. Сразу, на следующий же день… И это не в тылу, а там, где до смерти четыре шага. И обратно: сколько советских градоначальников, сдёрнув кепки, ринулись в храмы стоять там подсвечниками, как только растворилась в августовском зное КПСС?

Они равны в своих правах и силе, две человеческие потребности: потребность в однообразии, неизменности, в плавном течении жизни - и потребность в разнообразии, в скачках и переменах. Вот другой пример. Их немного, всего несколько на всю Украину, но они уже прозвучали, лукаво-раздумчивые голоса: «А не перейти ли нам, братья казаки, на латиницу? Чтоб уж обрубить все концы!». И - стихли, чутко прислушиваясь к отзвуку. И он был, пусть и одиночный: «Ну, что ж. Удовлетворятся неотложные нужды, накопится жирок, глядишь – придёт черёд и латиницы».