В казённый замок

26 апреля 1895 года около 5 часов пополудни в саду губернаторского дома* неожиданно раздался выстрел.

Первым делом хватились арестантов, присланных сюда для работ, только все они оказались на месте. А вот надзирателя тюремного замка Попова доискаться не могли, пока чей-то пёс не завыл в зарослях в дальнем углу сада. Надзиратель лежал у дорожки ничком, с выражением крайнего утомления на лице; рядом валялось табельное оружие.

– При исполнении застрелился… Нехорошо!

– Много, видно, вдохнул в себя духа тюремного – и не вынес. За Ушаковкой не только сидеть, но и стоять тяжело.

Заушаковское сидение

«Посадить за Ушаковку» в Иркутске означало отправить в тюрьму. В разное время случались здесь и сидельцы-добровольцы. Скажем, голодной весной 1802 года фабричным рабочим были выданы паспорта, чтоб они находили себе пропитание вольными заработками. Но многие вместо этого занялись воровством; кто-то – с азартом, по-крупному, а кто-то – от лени, чтобы попасться и сесть на готовый харч, нежирный, но обеспеченный.

Продовольствие арестантов в тюрьмах Восточной Сибири весьма и весьма различалось в денежном выражении. К примеру, в 1893 году в Ачинске на одного заключённого отпускалось по 2 коп. в сутки, а в Верхоянске – 49 коп. В Вилюйске кормили из расчёта 22 коп., в Киренске – 15 коп., а в Иркутске – 4 коп. Но, в сущности, суточные нормы продовольствия не различались, просто цены скакали в прямой зависимости от географии: чем севернее находилась тюрьма, тем дороже обходился казне арестант. На всё остальное, начиная с отопления, освещения и кончая ремонтом тюрем, центральная власть наскребала с трудом. Скажем, церковь при Иркутском тюремном замке появилась исключительно в результате авантюры губернатора Леццано: он пригласил к себе самых богатых из иркутян и попросил подарить ему сорок сороков соболей. Продал их, а вырученные деньги потратил на хлеб голодающим и на тюремную церковь.

По мере продвижения в глубь Сибири возрастало и число тюрем, и чем дальше, тем менее государство справлялось с этим разрастающимся хозяйством. Не случайно на местах предлагалось создавать попечительские комитеты. Далее всё зависело от расторопности местных властей и, конечно, от их желания или нежелания нести дополнительную нагрузку.

Иркутский тюремный комитет, образованный в 1856 году, был одним из самых действенных. В 1862 году он имел в своём составе 16 директоров, у каждого из которых было отдельное направление работы. К примеру, был директор, отвечавший за скорейшее разрешение участи арестантов; директор, проверявший правильность всех тюремных расходов; директор, заботившийся о благоустройстве мест заключения; а также директора, обеспечивавшие арестантов одеждой, продуктами и лечением.

В 1862 году при Иркутском тюремном замке учреждена школа для обучения арестантов и их детей, а в июне 1863 года во дворе был заложен сад. Каждый год накануне пасхальной недели собирались посылки для арестантов с разными вкусностями – от окороков до куличей. В 1865-м при тюремной Борисоглеб-ской церкви открыта новая школа, названная Ломоносовской. Во все времена работали тюремные мастерские, и, скажем, в середине шестидесятых годов девятнадцатого века в них производились неплохие прачечные машины, весьма востребованные и доступные по цене. На рубеже девятнадцатого и двадцатого веков принимались заказы на столярные, слесарные, переплётные и шапочные работы. Иркутяне охотно покупали здесь складные металлические кровати по цене 4 руб. 20 коп.

При Иркутском тюремном комитете работало и дамское отделение. Забота об арестантских детях и их матерях трогательно передавалась от госпожи В.П. Катышевцевой к госпоже Е.Н.Демидовой, другим жёнам крупных предпринимателей и чиновников. Кто-то организовывал благотворительный спектакль, кто-то отдавал для приюта арестантских детей свой дом, организовывал чтения со световыми картинами от волшебного фонаря. А иркутский предприниматель П.П. Фауштейн, вдохновлённый примером дам, отказался брать с приюта плату за очистку печных труб и ретирад.

Тюремный отель первого разряда

Мартовским днём 1875 года генерал-губернатор Восточной Сибири барон Фредерикс выехал в с. Александровское для осмотра каторжной тюрьмы, открытой чуть более года назад и рассчитанной на полторы тысячи человек. К своему удивлению, он обнаружил не только возведённую силами арестантов церковь, но и одноклассное училище для неграмотных, столярную мастерскую и даже внутренний телеграф. Самое же любопытное, что на всё это не потрачено было ни единой копеечки из казны.

«Секрет» состоял исключительно в усердии и распорядительности начальника тюрьмы коллежского советника Длотовского. Это был совершенный, законченный идеалист, но при этом замечательно организованный и излучающий такую энергию, которой невозможно было противостоять ни строгим законникам, ни поправшим законы каторжанам. Сам барон Фредерикс подпал под обаяние Длотовского и ещё какое-то время спустя пребывал в необычно приподнятом настроении. Но после, при спокойном уже размышлении, убедил себя в том, что преемников у Длотовского никогда не найдётся. Потому что идеализм (генерал Фредерикс прекрасно знал это) непереводим на язык циркуляра, приказа и распоряжения.

Барон Фредерикс был весьма прагматичным и трезвым человек, но в случае с Длотовским он всё-таки ошибся с прогнозом: с начала восьмидесятых годов к руководству Александровской каторжной тюрьмой пришёл ещё один романтик-идеалист – Александр Петрович Сипягин. Вместо розог, карцеров и кандалов он предложил арестантам работу, не только интересную, но и выгодную: две трети доходов шло на улучшение быта, а третья часть копилась и выдавалась при освобождении. Естественно, из Александровской никто не пытался бежать. Большие партии отправлялись с одним-двумя надзирателями на работы в отдалённый Николаевский завод, на строительство железной дороги. И жили там как совершенно вольные люди.

В начале девяностых годов, став иркут-ским тюремным инспектором, Сипягин, безусловно, расширил сферу своего благого влияния. При этом в Александровской каторжной остался его верный преемник, в прошлом участник польского восстания И.И. Лятоскович. Он совершенно сознательно, по глубокому убеждению, определился в тюремное ведомство, чтобы собственными усилиями превращать его из калечащего в лечащее.

Лятоскович достойно продолжил начатое Длотовским и Сипягиным дело. В его бытность окрестные крестьяне откровенно завидовали арестантской пище и одежде, а также их школе, театру, оркестру под управлением… начальника тюрьмы. Француз Ж.Легра, видевший, как Лятоскович дирижирует, с восторгом описывал его артистическую наружность, особенно длинные, с красивою проседью волосы. Французские туристы, побывавшие здесь в 1901 году, публично признали превосходство Александровской каторжной над французскими тюрьмами. Дж. Кеннан, Ж. Легра, Э. Поль Лаббе, Джаксон посвятили ей целые трактаты, в которых называли отелем первого разряда.

Александровская каторжная по праву считалась образцовой российской тюрьмой. Власть любила ссылаться на неё, в особенности когда отбивалась от нападок либералов, обличавших тюремные ужасы. В Александровскую с удовольствием отвозили заезжих знаменитостей и ничего не скрывали от них. Да в такой удивительной тюрьме и скрывать было нечего.

Её слава не гасла более двух десятилетий – пока живы были романтики Сипягин и Лятоскович. Сипягин умер в 1910 году в Воронеже, а Лятоскович скончался годом позже в Москве. Их бесценный опыт никем не был ни осмыслен, ни обобщён, ни рекомендован к распространению. И в самой Александровской весьма скоро вернулись к старым, традиционным для российских тюрем порядкам.

…на то и напоролись

12 июня 1900 года отмечено в истории Высочайшим повелением об отмене ссылки в Сибирь. Вековая мечта иркутского общества осуществилась-таки. С огромным опозданием, конечно, но всё же горожане были приятно взволнованы и поспешили «повергнуть к стопам его императорского величества выражение беспредельной благодарности и верноподданнических чувств».

Однако оборотной стороной победы стало учреждение новых тюрем, ведь тем, кого теперь запрещалось ссылать, надо было где-то отбывать наказание. И уже в ноябре 1901 года Главное тюремное управление усиленно занималось расширением существующих тюрем и строительством новых. Тюремные замки решено было возвести в целом ряде городов, в том числе в Москве, Риге, Иркутске.

За двенадцать лет до того, в декабре 1889 года, в Иркутске умер настоятель тюремной Борисоглебской церкви священник Константин Андреевич Лабин. Сын диакона Знаменского монастыря, он окончил Иркутскую духовную семинарию, шесть лет прослужил в Преображенской церкви и затем тридцать лет – в тюремном приходе. Константин Андреевич пользовался неизменным уважением арестантов; они доверяли ему и были с ним очень откровенны. Принято считать, что сказанное на исповеди скоро забывается пастырем; может быть, и так, но священник Лабин вёл пастырский дневник. Вот найти бы и почитать!

* Научная библиотека ИГУ

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского