Интеллигенты и собаки

Интеллигенции надо что-то делать со своим отношением к цивилизации.

Все чаще встречаешься с едва сдерживаемым раздражением, которое вызывает у москвичей их город в его нынешнем, резко преобразившемся внутреннем и внешнем виде. Это не что иное, как массовое отторжение собственной среды обитания. В Малом манеже на неприметной фотовыставке, посвященной сегодняшней Москве и канувшей в неизвестность, как безымянный солдат невидимого пиар-тусовочного фронта, сами ее участники вполголоса признавались, что не способны больше вдохновиться городом. А посетители вовсе потерянно слонялись от фотографии к фотографии с нервно-паралитическими гримасами на лицах. Один мой старый товарищ вышел покурить, затянулся, окинул тоскливым взором окрестности с подмявшей весь квартал Госдумой и меланхолично произнес: «Не люблю я Москвы».

Чему тут удивляться, что при первой же возможности люди стремятся покинуть мегаполис и как можно дольше не возвращаться в него. Среди моих знакомых немало семей вовсе переселились на дачи и всю свою потребность в общении отдают подобранным ими бездомным собакам. Вряд ли Хельсинкская группа и защита прав человека способны сейчас вызвать у нас столько же сочувствия, как защита домашних животных. Всеобщую известность получила женщина, запершаяся в малогабаритной квартире с полусотней разномастных шавок, третирующих соседей своим беспрерывным лаем, зловонием и стекающими потёками собачьей мочи по потолку и стенам нижних квартир. На ее защиту и защиту пригретых ею собак поднялось куда больше народа, чем на защиту остальных жильцов дома. И дело тут не в эпидемии нелюбви к себе подобным. И даже не в самих собаках. Дело в том, что в судьбе выброшенных на улицу обнищавшими хозяевами животных, сбивающихся в разношерстные, алеко небезопасные бродячие стаи, городская люмпен-интеллигенция видит отражение собственной судьбы. Собаки очутились в безвыходном положении. На заре человечества люди соблазнили их легкой едой, и те утратили свою самодеятельную звериную сущность. Как остроумно заметила одна моя знакомая журналистка, если разбросать по саванне содержимое наших городских свалок, от которых задыхаются все большие и малые города нашей планеты, даже львы и другие хищники перестанут охотиться и превратятся в заядлых мусорщиков. Стоит только городскому населению в очередной раз впасть в нищету переходного периода, как собаки тут же окажутся на улице. Да и есть ли им, по большому счету, место в малогабаритных городских клетушках. Совершенно очевидно, что постепенно и неуклонно цивилизация отторгает собак.

Но можно отторгаться цивилизацией, а можно цивилизацию отторгать. Как, например, малочисленные народы Крайнего Севера. Когда-то вторжение цивилизации безвозвратно подорвало самодеятельность местного населения. Помню, как во времена моего отрочества отец, кинооператор-хроникер, рассказывал о своей командировке на Крайний Север. Их съемочную группу доставили туда вместе с северным завозом. Привезли с мешком денег, который причитался местному совхозу за несколько лет кряду. Отец был свидетелем, как внесли этот мешок в чум и передали сидевшему на большом окованном медью сундуке седому старцу – старейшине рода и председателю совхоза в одном лице. Старец лениво встал с сундука, откинул его крышку и пересыпал туда содержимое мешка, которое для всякого человека с Большой земли представляло собой несметное богатство. Пока сундук был открыт, мой отец успел рассмотреть среди всевозможных разновидностей советских банкнот царские купюры чуть ли не со времен самой матушки Екатерины Великой. Мой отец спросил старца, зачем он хранит царские деньги. Дело было в начале пятидесятых. Старец-председатель по-ленински хитро сощурился: «Сегодня одна власть, завтра другая». Еще мой отец рассказывал, как местное население пьет по-черному и охотно подкладывает приезжим на ночь своих жен.

Совсем недавно с Крайнего Севера вернулась моя остроумная приятельница-журналистка и рассказала приблизительно то же самое. С той только разницей, что деньги не ссыпают больше в сундук. Их переводит со своих личных банковских счетов здешний олигарх-губернатор. И будто бы содержание вверенной ему губернии обходится ему гораздо дороже его же собственного футбольного клуба. Настолько дороже, что он уже перестал быть самым богатым российским олигархом. Все-таки, несмотря на все перекосы, есть у нас своя национальная подковыристая справедливость. Ах, тебе досталась самая большая часть совокупного национального дохода, ну тогда, будь любезен, становись губернатором дотационного региона, бери его на свое личное содержание. Потому что сам Крайний Север обеспечить себя не в состоянии. Жить, как жили прежде, до прихода цивилизации, люди там больше не могут. А слиться с цивилизацией в едином экстазе им тоже невозможно в силу крайней своей отдаленности.

Интеллигенты представляют собой сейчас нечто среднее между собаками и народами Крайнего Севера. Собак не превратишь в полноправных членов человеческого сообщества. А Крайний Север не передвинешь ближе к центральным областям России. Так же, как собаки, интеллигенты живут в непосредственной близости от цивилизации. И так же, как жители Крайнего Севера, почти физически ощущают непреодолимую дистанцию между собой и цивилизацией в ее нынешнем воплощении. Потому что самодеятельность интеллигенции подорвана возобладавшими у нее застарелыми представлениями о том, что дела идут исключительно от плохого к худшему, имевшими место еще в Древнем Египте, где шесть тысяч лет назад жрец выгравировал на камне: «Наша земля вырождается… Города перенаселены, реки загрязняются, дети больше не подчиняются родителям».

Вот почему интеллигенции необходимо наконец пересмотреть свое отношение к цивилизации. Ведь интеллигенция лукавит. Именно то, что она является прямым продуктом цивилизации и при этом позволяет себе от нее дистанцироваться, уже ставит интеллигенцию в привилегированное положение в отличие от собак и народов Крайнего Севера. А уж за счет достающихся ей отбросов и дотаций она может существовать как угодно долго. Поэтому можно ли всерьез воспринимать декларируемую ею готовность из-за существования мух отказаться от котлет и вовсе перестать есть, объявить бессрочную голодовку и исчезнуть как класс? Скорее всего за этим скрывается досада из-за неспособности доминировать на социальном поле цивилизации.