Школьный госзаказ
Мы привыкли быть первыми в области балета, а также среднего и высшего образования. Но кто «заказывает» школу? Почему в каждой стране школы разные? Эти вопросы накануне 1 сентября корреспондент «РР» задала директору Центра образования № 109, заслуженному учителю РФ, доктору педагогических наук и члену-корреспонденту Российской академии образования Евгению Ямбургу
— Сколько стран, столько и систем образования, — отрезал Евгений Александрович, даже не пытаясь скрыть раздражение. — Вы хотите, чтобы я вам за полчаса рассказал вещи, на которые люди всю жизнь убивают.
Ямбург, например, свою убил. Шутка ли, создать в постоянно реформируемой пучине отечественного образования обитаемый остров на две тысячи учеников — воплощенную мечту о всеобщем и равном, фундаментальном и прикладном, эвристичном и прагматичном.
— Школа стоит не на Луне, писал Януш Корчак. Она не может быть демократичней самого государства и всегда отражает государственную структуру, — продолжал втолковывать Ямбург. — От петровских времен до наших дней мечтают совместить удобства и выгоды модернизации с рабством в экономике и политике. Но нельзя быть свободным в области ноу-хау, а в гуманитарной сфере идти под знаменем «Идущих вместе»… бегущих вместе, ползущих вместе — так не бывает!
— Но если школа — функция от того, как устроена система, значит, должен быть некий госзаказ? — вклинилась я.
— Правильно. Посмотрите на китайскую школу. Это же катастрофа! Но это и чудо. Китайцы вложили в свое образование бешеные деньги. Построены огромные школы, отлично оснащенные. Но там все дети — пионеры, вместо «здравствуйте» — салютуют. Классы огромные: на 40–45 человек. Я видел их самоподготовку: сидят 45 детей и работают тихо-тихо. Одни, без учителя! Это сочетание добровольной казармы и передовых технологий. Там культ государства, еще больший, чем у нас. Для европейски мыслящего человека это не вполне приемлемая линия.
— А что говорят по этому поводу на Западе?
— Разное говорят, — вздохнул Ямбург. — Ни Европа, ни Америка не удовлетворены своим образованием. Вы думаете, только мы совершаем ошибки? Да у них этих ошибок еще больше. Помните, был такой доктор Спок? Три поколения американцев на нем выросли. Он взял за образец японскую систему, где главная мысль — давайте ласкать ребенка. Но в Японии совершенно другая идеология — синтоизм и прочее. Потом эти обласканные американцы, выйдя в большой мир, поимели такие мощные фрустрации, что три поколения неврастеников получилось. В конце жизни Спок от этого отказался.
По Споку я воспитывала старшую дочь. Если ребенок плачет, это хорошо: он развивает легкие, учил добрый доктор. В 14 лет дочка ушла из дому. С хорошо развитыми легкими. Спок тогда уже знал, что ошибся, но кто починит жизнь моей дочери?
— Вот возьмем Германию, — продолжал Ямбург. — Там заказ исходит не только от государства, но и от компании, которая хочет получить работника, причем компания за это и платит. Каждая земля имеет свое министерство образования, свои программы. Есть общие школы, где инвалиды и эмигранты учатся вместе. Есть школы элитные, где мощная профессиональная подготовка. Никто не пытается строить всех в один ряд. В то же время есть серьезный общеевропейский стандарт. Например, недопустимость пропаганды фашизма.
В Голландии уже все по-другому. Меня пригласили в их государственное профессиональное училище, где преподавание основывалось на идеях Монтессори. Вообще-то, сама Мария Монтессори учила детей с 4 до 6 лет, у которых еще есть тактильная память. А в Голландии так учат до 14 лет. Это напоминает обычное ПТУ, где искусственно тормозят детей эмигрантов. В тетрадях пишут печатными буквами, год изучают ремонт велосипедов. Чтобы не претендовали на хорошие рабочие места. Я им сказал, что это европейское лицемерие. Больше меня туда не приглашали.
— То есть мы от Запада отличаемся только формой лицемерия?
— Отчасти да, но только там это никому не нравится. Вот Франция. Одна из самых жестких систем образования. Мощнейшая централизация, колоссальный чиновничий аппарат. Там все дети страны в один и тот же день пишут сочинение на одну и ту же тему. Но все это французов не устраивает. Министры образования меняются очень часто. В США тоже никому не нравится тамошняя школа. Сейчас дан старт образовательной реформе в Америке. Это пятая или шестая реформа на моей памяти.
— А какой госзаказ в России?
— А в России никакой госзаказ не сформулирован, — Ямбург развел руками. — Его пытаются сварить на той же кухне, где изобретают новую идеологию. Но не может быть одной идеологии в семье олигарха и в семье интеллигента, у верующего и атеиста. Нам нужна «святая наука услышать друг друга», о которой еще Окуджава писал. Вместо этого пытаются реанимировать советские мифы. Прежде всего имперский — тот самый, дореволюционный. Но нельзя на мифах существовать. Опять вляпаемся.
Я выхожу во двор Центра образования № 109. Юго-западная окраина Москвы, вокруг заборы гаражей. Никаких мифов. Хотя нет. На площади перед школой высится летящий памятник Окуджаве. Вот он — миф, старая добрая сказка. Вспоминаю еще одну — о Сизифе. И думаю, что, несмотря на всю безнадежность затеи, надо все-таки упрямо таскать в гору тяжелый камень добра и человечности. Скоро сюда придут первоклашки, которых попытаются научить мифическому упрямству. Не потому, что это надо государству. А просто потому, что мифы бывают разные.
