Нефть работает, люди — отдыхают
Чиновник высокого уровня в нашей стране — это человек, который лучше всех знает российскую ситуацию и хуже всех ее понимает.
Лучше всех знает — потому что получает закрытую (или просто недоступную) для остальных россиян статистику и социологию и, соответственно, видит (если, конечно, хочет видеть) детали и нюансы, в принципе недоступные стороннему наблюдателю, каким бы высоким профессионалом тот бы ни был.
Хуже всех понимает — потому что, как правило, в силу выполняемой им управленческой функции живет жизнью, по своим интересам и мотивациям совершенно отличной от жизни большинства «дорогих россиян». Кроме того, сейчас он еще и замкнут в полностью отрезанных от реальности фешенебельных резервациях, из которых до Лондона и Куршевеля (а то и персонального замка в Швейцарии) значительно ближе, чем до противоположной стороны улицы.
Данная закономерность хорошо видна в обсуждениях угрозы «второй волны» банковского кризиса, которая может быть (а на самом деле, конечно же, будет) вызвана ростом «плохих», то есть безнадежных долгов. Обсуждая угрозу, представители российского чиновничества с профессиональным мастерством уклоняются от размышлений о том, чем же именно будет вызван этот рост безнадежных долгов и, соответственно, каким образом его можно было бы избежать.
Между тем причина этого роста прозаична: основной экономический процесс весны 2009 года — проедание реальным сектором своих оборотных средств. Об этом говорят и предприниматели, и бизнес-аналитики, однако чиновники (целый ряд) твердо убеждены, что никакого проедания оборотных средств в российской экономике пока еще нет. Наблюдаемое же вполне наглядное ухудшение финансового положения предприятий, по их мнению, — результат полезного в целом для экономики снижения посреднической маржи. Действительно, с совершенно непристойной средней величины в 100% она упала до 25%, а в сетевой торговле (во многом благодаря усилиям ФАС) — и вовсе примерно до 10%, что и вызывает резкое ухудшение финансового самочувствия привыкших к монопольным сверхприбылям бизнесменов — вплоть до тихих, едва слышных протестов.
Однако представления о том, что оборотные средства не проедаются предприятиями, совершенно не согласуются с ростом безработицы, которая еще 1 апреля достигла головокружительных 9,5% и увеличивается далеко не только за счет занятых в посреднических структурах. Впрочем, особенностью официального сознания, как давно известно, является органическая неспособность воспринимать «неудобные», не соответствующие официальным установкам явления.
Весьма существенно, что, несмотря на это, официальные экономисты все же признают: если не произойдет качественного повышения производительности труда, проедание оборотных средств со всеми их разрушительными последствиями все-таки начнется, причем уже осенью 2009 года.
Однако в современных кризисных условиях значимое повышение производительности труда в России политически невозможно, так как может идти за счет одной из двух равно невозможных стратегий или их одновременного применения.
Первая стратегия — увеличение объемов производства при прежней численности занятых. Поскольку рынок сбыта ограничен, это требует либо введения разумного протекционизма, невозможного из-за неспособности правящей «элиты» на конфликт с Западом, либо модернизации инфраструктуры, невозможной из-за высокой и политически обусловленной коррупции.
Вторая стратегия — это новое сокращение численности занятых, опережающее сокращение объемов выпуска, что невозможно социально: в качестве порога допустимой безработицы рассматривается 12%, а экономический спад первого квартала составляет 9,5%.
Кроме того, остается принципиально непонятным вопрос о том, за счет чего же будет повышена производительность труда с чисто технологической точки зрения. Возможности интенсификации работы ограничены, новые технологии в сколь-нибудь значимом масштабе просто неоткуда взять, и главное, отсутствуют механизмы их «внедрения», а вся система управления энергично им противостоит.
Наиболее вероятно, что повышение производительности труда официальные экономисты понимают именно так, как они понимали ее в «тучные» для клептократов и приближенных к ним олигархов 2000-е годы, в исключительно макроэкономическом смысле — как повышение ВВП, приходящегося на одного работающего. В 2000-е годы это достигалось за счет роста мировых цен на нефть, никакого отношения к реальному росту производительности труда в России, ясное дело, не имеющего. С этой точки зрения искренние упования официальных экономистов на «повышение производительности труда» — всего лишь превращенная форма официального заклинания о том, что во второй половине 2009 года нефть подорожает и «все будет, как было».
То, что официальная мысль даже в доверительных беседах не поднимается выше подобного, откровенно обывательского, уровня, лишний раз иллюстрирует тезис о глубокой деградации всей российской системы управления и о ее органической неспособности справиться с вызовами, бросаемыми ей кризисом.
Да, конечно, все мы знаем, что экономика, как и все общественные науки, в строгом смысле слова наукой не является: невозможно поставить повторяющийся эксперимент, который при прочих равных условиях приведет к повторяющемуся результату…
